Нравственное чувство. Я охотно подписываюсь подъ мнъюемъ писателей 2^, утверждающихъ, что изъ вевхъ различш между человъкомъ и низшими животными, нравственное чувство или совесть важнее всего. Это чувство, по замъчашю Мэкинтоша 3), "по справедливости, господствуете надъ всъми остальными принципами человеческой деятельности"; итогъ его подводится въ короткомъ, но повелительномъ словъ: долженъ, полномъ высокаго значешя. Это благороднъйцпй изъ ВСЕХЪ аттрибутовъ человека, побуждающ1й его, не колеблясь ни минуты, рисковать жизнью ради спасешя ближняго, иди, посл4 надлежашаго обсуясдешя, внушеннаго просто глубокимъ сознашемъ справедливости или долга, пожертвовать жизнью ради какого нибудь великаго д'вда. Кантъ восклицаетъ: "Долга! Чудное сознаше, ты дййствуешь не сладкой лестью, не угрозой, но единственно т'Ьмъ, что утверждаешь свой законъ въ душ'Ь и всегда достигаешь почтешя, хотя и не всегда повиновешя; передъ тобою вст страсти умолкаютъ, хотя и ропщутъ въ тихомолку; откуда ты происходишь?" 4).
Этотъ велик1й вопросъ былъ обсуждаемъ многими очень талантливыми писателями °). Моимъ единственнымъ извинен1емъ будетъ то, что зд'всь невозможно обойти его; затвмъ, сколько мн^Ь известно, никто не подошедъ къ нему исключительно съ естественно-исторической точки зрвшя. Это изсл'Ьдоваше, сверхъ того, представляетъ и некоторый независимый интсресъ, какъ попытка увидъть, насколько изучеше низшихъ' животныхъ бросает!
св'Ьтъ на одну изъ высочайшихъ душевныхъ способностей человека.
87
Следующее положеше г) кажется мн'Ь въ высшей степени въроятнымъ, а именно, что любое животное, обладающее рвзко выраженными общественными инстинктами, включая привязанности родителей къ дттямъ и обратно, неизбежно прюбръло бы нравственное чувство или совесть.
будь его умственный способности столько или почти, столько развиты, какъ у человека. Действительно, во-первыхъ, общественные инстинкты приводятъ къ тому, что животное находить удовольств1е въ обществ^ себъ подобныхъ, чувствуетъ къ нимъ известную симпатто и выполняетъ въ ихъ пользу различный услуги. Эти услуги могутъ быть вподнъ опред'Ьленнаго и очевидно инстинктивнаго характера; у высшихъ общественны хъ животныхъ онъ могутъ принимать и характеръ общаго желаюя или готовности помогать товарищамъ различными способами. Но эти чувства и услуги ни въ какомъ случаъ не распространяются на всдхъ особей даннаго вида, и ограничиваются членами одной и той-же общины; во-вторыхъ, какъ только душевныя способности получать высокое развито, образы всъхъ прошлыхъ дъйствй и любовь будутъ безпрестанно проходить въ 'мозгу каждой особи; чувство неудовольетв1я или даже несчасйя, неизменно являющееся послъдс'иемъ любого неудовлетвореннаго инстинкта, возникаетъ всяшй разъ, какъ только окажется, что прочный и постоянно действующей общественный инстинктъ уступидъ мъсто некоторому иному, въ данное время сильнвйшему, но непрочному и не оставляющему въ дупгв очень живого впечатлъшя. Ясно, что мнопя инстинктивный побуждешя, въ род'в голода, по своей природ(r) непродолжительны, и поели удовлетворешя они вызываются неохотно и недостаточно живо. Въ-третьихъ^ послв того, какъ была прюбрътена способность ръчи, и желашя общины могли быть ясно выражены, общее мнвше о томъ, какъ долженъ действовать каждый членъ на общую пользу, естественно стало могущес/гвеннымъ- руководителемъ поступковъ. Однако, слъдуетъ помнить, что сколько ни придавать в'вса общественному мн4н1ю, нашъ взглядъ на одобреше или неодобреше нашихъ
88
товарищей зависитъ отъ сити/ли, образующихъ, какъ мы увидимъ, существенную составную часть общественнаго инстинкта; можно даже сказать, что она служить здъсь основнымъ камнемъ. Нак^нецъ, въ-четвертыхъ, привычка играетъ важную роль у каждой особи, направляя поведете каждаго члена; действительно, общественный инстинктъ, заодно съ симпа лей, подобно всякому иному побужден(tm), значительно укрепляется привычкой, и тоже относится къ повиновенщ желашямъ и суждешямъ общины.
Эти различныя второстепенный положешя должны теперь подвергнуться обсуждешго, и нъкоторыя изъ нихъ съ достаточною подробностью.
Слтдуегъ сначала заметить что я вовсе не утверждаю, будто всякое, въ строгомъ смысл!) слова общественное животное, еслибы его умственный способности могли стать такими же активными и высокоразвитыми, какъ у человека, могло бы прюбръсть точно такое же нравегвенное чувство, каково наше. Мнопя животныя обладаютъ нвкоторымъ чувствомъ прекраснаго, хотя они восхищаются чрезвычайно различными предметами; точно также они могутъ обладать сознашемъ добра и зла, хотя это чувство приведетъ ихъ къ совершенно неодинаковому поведение. Если, напр., взять крайшй случай и допустить, что люди могли бы быть воспитаны точно въ такихъ же услов1яхъ, какъ пчелы, то едва ли можетъ быть сомнъше въ томъ, что наши незамужшя женщины стали бы, подобно пчеламъ-работницамъ, считать священнымъ долгомъ убивать своихъ брагьевъ, а матери старались бы убить своихъ снособныхъ къ дъторождешю дочерей; и никому не пришло бы на умъ препятствовать этому 1).
Твмъ не менъе, пчела, или всякое иное общественное животное, въ нашемъ предполагаемомъ случав, какъ мпъ кажется, могла бы прюбрвсть некоторое сознашс правды иди неправды, т. е. совесть. Действительно, каждая особь сознавала бы, что обладаешь никоторыми болъе могущественными или болъе прочными инстинктами и другими, менъе сильными и менве стойкими; такъ что здъеь часто происходила бы борьба за то, послвдовать ли тому или иному импульсу. Удовлстворен1е, неудовлетвореше, пли даже несчасйе будутъ послБдств1емъ, по м'връ того, какъ начнутъ сравниваться прошлыя впечатлвн1я, безпрестанно приходящ1я на умъ. Въ
89
этомъ случай никоторый внутреншй голосъ будетъ говорить животному, что лучше было бы последовать тому, а не другому импульсу. Одно следовало сделать, а другого не следовало; одно было правдой, другое неправдой; но къ этимъ выражешямъ мы еще возвратимся.
Общественность. Животныя нередко принадлежать къ числу общественныхъ; даже различные виды иногда живутъ вмести, напр., некоторый американсшя обезьяны, или соединенныя стаи воронъ, галокъ и скворповъ. Человъкъ выказываетъ то же чувство въ своей сильной привязанности къ собаки, а собака возвращаетъ ему съ процентомъ. Каждый могъ заметить, какими несчастными выглядятъ лошади, собаки, овцы и т. д., если ихъ отделить отъ товарищей и какъ сильны взаимный привязанности, по крайней мвръ, у особей двухъ первыхъ видовъ. Любопытно размыслить о чувствахъ собаки, которая лежитъ цълые часы въ комнатъ, гд'|1 находится ея хозяинъ иди кто-либо изъ семьи, хотя бы на животное не обращали ни малъйшаго внимашя; если ее на короткое время оставить одну, она начинаетъ жалобно лаять или выть. Мы ограничимся высшими .животными и оставимъ въ сторонъ насъкомыхъ, хотя н^которыя изъ яихъ общественны и помогаютъ другъ другу сущеетвеннымъ образомъ и многими способами. Наиболее обыкновенныя взаимныя услуги у высшихъ лгинотныхъ состоять во взаимномъ предупрежденш объ опасности, помощью оедныепной деятельности органовъ чувствъ всъхъ членовъ общины. Каждый |"хотникъ знаетъ, по словамъ д-ра 1эгера 1), какъ трудно приблизиться въ животнымъ, собравшимся въ стадо или стаю. Дишя лошади и рогатый скотъ, сколько известно, не подаютъ опредъленнаго сигнала объ опасности: но поведете одного животпаго, которое впервые открыло врага, пргдостерегаетъ другихъ. Кролики подаготъ сигналъ, громко топая задними ногами о землю; овцы и серны дълаютъ то же передними ногами, испуская еще родъ свиста. Мнопя птицы и н'Ькоторыя мдекопитаюиця ставятъ сторожей; у тюленей, какъ говорятъ 2), эту роль выполняюсь самцы. Вожакъ гтаи обезьянъ въ то же время и сторожъ: онъ испускаетъ крики, указынагопце какъ опасность, такъ и безопасность 3). Общественныя животныя ".ыполняютъ другъ для друга мнопя мелшя услуги: лошади чешутся другъ о друга, а коровы лижутъ другъ друга тамъ, гдъ чешется; обезьяны выискиваютъ другъ у друга наружныхъ паразитовъ. Брэмъ разсказываетъ, что посл4 того. какъ стая обезьянъ, СБрозеленыхъ геноновъ (Сегсо])1Й1есиу 1;'П8еоу1пД18), прорвется сквозь колючую чащу, каждая обезьяна поочередно пытягинается на ВБТВИ, друг1я подсаживаются, <'добросовестно)) изслъдуютъ "'я шкуру и вытаскиваютъ каждую занозу или колючку.
Животныя оказываютъ другъ- другу и болте важныя услуги. Такъ,
90
волки и нйкоторыя друпя хищныя животныя охотятся стаями и помогаютъ другъ другу въ нападеши на жертву. Пеликаны (бабы-птицы) охотятся сообща. Гамадрилы переворачиваютъ камни, отыскивая насъкомыхъ и т. п.; когда имъ приходится поднять большой камень, то собирается столько, сколько можетъ стать кругомъ; вс'Ь вмЦт* переворачиваютъ и дълятся добычей. Общественныя животныя защищают^ друг'ь друга. Быки-бизоны въ Свв. Америки, если видятъ опасность, гонятъ коровъ и телятъ въ середину стада, а сами остаются въ наружныхъ р>'дахъ, защищая стадо. Я приведу позднъе разсказъ о двухъ молодых!
дикихъ быкахъ, вдвоемъ напавшихъ въ Чиллингэмъ на стараго быка и ' двухъ жеребцахъ, пытавшихся вдвоемъ отогнать третьяго отъ стада кобылг Въ Абиссинш Брэмъ встрътидъ большую толпу пав1ановъ, переходившую черезъ долину: некоторые уже взобрались на противоположную гору, друпе были всъ въ долинъ: на послъднихъ напали собаки, но старые самцы тотчасъ бросились внизъ со скалъ, широко раскрывъ пасти и съ такимъ страшнымъ ревомъ, что собаки быстро отступили. Собакъ вновь науськали; но за это время всъ пав^аны вновь взобрались на высоты.
исключая одного молодого, мтсяцевъ шести, который, громко призывая в, помощь, вскарабкался на каменную глыбу и былъ окруженъ собаками.
Тогда одинъ изъ крупнъйшихъ еямцовъ, настояний герой, сошелъ опятг внизъ съ горы, медленно нодошелъ къ молодому, приласкалъ его и п торжествомъ унесъ; собаки настолько изумились, что не посмъли напасть.
Не могу удержаться, чтобы не привести здъсь другой сцены, очевидцемъ которой былъ тоже Бремъ. Орелъ схватилъ молодого генона (СегсорПпесиа), но не могъ его унести сразу, такъ какъ тотъ уцъпилея за вътвь и громко кричалъ, зовя на помощь. Тотчасъ друпе члены стаи еъ крикомъ бросились на помощь, окружили орла и вырвали у него столько перьевъ, чтг онъ болте не думалъ о добыч'в, а былъ радъ, что могъ улетъть. Этот':.
орелъ,, по словамъ Брэма, наверное никогда больше не нападалъ на толпу обезьянъ. 1).
Общественныя животныя несомненно обладаготъ чувством! любви къ себ4 подобнымъ, какого нвтъ у пе-общественныхъ взрослыхъ животныхъ.
Но дтйствительно ли они, въ большинства случаевъ, сочувствуютъ страдан1ямъ и удовольств^ямъ другихъ, это болте сомнительно, особенно относительно удовольств1й. Бекстонъ, располагавши прекрасными средствами наблюдешя 2), показываетъ, что его птицы-макао 3), живш1е у него въ Норфодькт. на свободв, "принимали необычайное учасие" въ парочкБ птицъ, сидввшей въ гнтздй; когда самка оставляла гнъздо, ее окружала стая, "испуская пронзительные крики въ ея честь". Нертдко трудно су 91
дить, испытываютъ ли животныя какое-либо чувство при вид!" страдашй себй подобныхъ. Кто можетъ сказать, что чувствуютъ коровы, когда он4 окружаютъ мертвую или умершую подругу и пристально глядятъ на нее?
По замечание Узо (Ноигеаи), он'в, повидимому, не испытываготъ жалости.
Слишкомъ достоверно, что животныя иногда далеки отъ испытывашя какой"ы то ни было симпатш; они часто выгоняютъ раненое животное изъ стада, подаютъ или терзаютъ его до смерти. Это почти самый мрачный фактъ въ естественной исторщ. если только не признать справедливымъ предлагавшееся уже объяснеше, что инстинктъ, или же разумъ, побуждаетъ животныхъ изгонять раненаго товарища, такъ какъ иначе хищные звтри, включая человека, легко выслтдятъ стадо. Если это такъ, то ихъ поведете немногим! хуже, чъмъ сдверо-американскихъ индъйцевъ, которые бросаютъ своихъ слабыхъ товарищей на равнинахъ, предоставляя ихъ гибели; или же фидж1йпевъ, которые, когда ихъ родители стараются или заболъваютъ, погребаютъ ихъ заживо 1).
Мноля животныя, однако, наверное, сочувствуютъ себ'Ь пддобнымъ въ песчастш или вт> опасности. Это относится даже къ птицамъ. Капитанъ Стэнсбери 2) пашелъ на Соленомъ озер'в въ Ют^ (№аЬ) стараго и совершенно слдпого; но тъмъ не менъе, очень жирнаго пеликана. Ясно, что его хорошо кормили товарищи въ течете долгаго времени. Блайтъ сообщаетъ \ мнт, что былъ очевидцемъ, какъ инд1йск1я вороны кормили двухъ.
или трехъ слйпыхъ подругъ; я самъ слышалъ о подобномъ случаъ съ домашнимъ ПБТухомъ. Мы можемъ, если угодно, назвать и эти дъйств1я инстиктивными, но подобные случаи слишкомъ ръдки для развипя какого бы то ни было спещальнаго инстинкта 3). Я самъ вид'влъ собаку, которая никогда не проходила мимо своего друга, больной кошки, лежавшей въ корзинт, безъ того, чтобы слегка не лизнуть ее-върнъйпяй признакъ добраго чувства со стороны собаки.
Слъдуетъ назвать симпат1ей и то чувство, которое побуждаетъ храбрую собаку бросаться на всякаго, кто бьетъ ея господина. Я видтлъ, какъ одна особа дълала видъ, будто бьетъ одну даму, которая держала на колъняхъ свою очень трусливую маленькую собачку; до тъхъ поръ опытъ никогда не производился. Маленькое существо тотчасъ соскочило, но когда воображаемые удары прекратились, то было, право, трогательно видъть, какъ настойчиво старалась она лизнуть лицо своей госпожи и утишить ее. Брэмъ разсказываетъ 4), что когда какого-либо пав1ана, бывшаго въ невол'Ь, довили, чтобы подвергнуть наказашю, друпе старались его защитить. Симпа'пя побудила въ вышеописанныхъ случаяхъ пав1ановъ и геноновъ защищать своихъ молодыхъ товарищей отъ собакъ и орла. Я приведу здъсь лишь одинъ еще
92
примерь симпатш и героизма, относяпцйся къ маленькой американской обезьян^. Несколько лйтъ тому назадъ, одинъ изъ сторожей Зоологическаго сада показалъ мн4 нисколько глубокихъ и трудно излъчимыхъ ранъ н:1 затылк1>, нанесенныхъ ему, когда онъ стоялъ на колъняхъ на полу, однимъ свиръпымъ пав1аномъ. Маленькая американская обезьяна, бывшая въ большой дружб'Ь съ этимъ сторожемъ, жила въ томъ же отд-вленш и страшно боялась большого пав1ана. Тъмъ не менйе, какъ только она увидела своего друга въ опасности, то поспешила на выручку, и своими криками и укусами, до того отвлекла внимаше пав1ана, что человеку удалось спастись, тогда какъ, по словамъ врача, жизнь его подвергалась большой опасности.
Помимо любви и симнатш, животныя выказываютъ и друпя качества, соединенныя съ сощальными инстинктами, который у людей были бы названы нравственными; я согласенъ съ Агассизомъ 1), что собаки обладаютъ чъмъ-то, очень похожимъ на СОВБСТЬ.
Собаки обладаютъ некоторою способностью самообладашя: это едвалп является исключительнымъ слъдств1емъ страха. По словамъ Браубаха2), он'в воздерживаются отъ кражи пищи въ отсутствш господина. Съ давнихъ поръ собака признается образцомъ верности и иосдушан1я. Но и слонъ также очень въренъ своему вожаку или сторожу, и, быть можетъ, считаетъ его водакомъ стада. Д-ръ Гукеръ сообщаетъ мнъ, что слонъ, на которомъ онъ однажды ъхалъ въ Индш, увязъ такъ глубоко, что торчалъ въ болотв до слтдующаго дня, когда его вытащили канатами. При такихъ обстоятельствахъ, слоны хватаютъ хоботами любой предметъ, мертвый или живой кладутъ себъ подъ кольни и преду преждаютъ этимъ дальнейшее погружен1е въ грязь. Вожакъ страшно испугался за д-ра Гукера, боясь, что животное схватить путешественника и раздавить. Но самъ вожакъ, какъ уверяли д-ра Гукера, не подвергался никакой опасности. Такое самоотвержеше, при обстоятельствахъ, настолько опасныхъ для тяжелаго животнаго, предстаиляетъ изумительное доказательство благородной преданности 3).
Всъ общежительныя животныя, звщищаюпцяся или нападаюпця ну враговъ сообща, должны, конечно, до изнъстной степени быть другъ-другу върными, а животныя, сл'вдующ1я за вожакомъ, должны быть до извъстноп степени покорными. Когда патны въ Абиссинш 4) грабятъ сады, они молчалико глъдуготъ за вожакомъ; и если неосторожное молодое животное производить шумъ, оно получаетъ отъ другихъ удары, научаюпце его молчанш и повиновешю. Гальтонъ, имъвш1й превосходный случай наблюдать полудиюй рогаплй скотъ въ Южной Африкв, говорить5), что животныя эти не могутъ вытерпеть даже минутнаго отдтлешя отъ стада. Они отличаются крайне рабскими инстинктами, повинуются общей участи и не ищут!, лучшей доли, ЧБМЪ быть подъ руководствомъ любого быка, достаточни
93
самонадвяннаго, чтобы принять постъ вожака. Люди, дресссируюай этихъ животныхъ подъ упряжь, внимательно наблюдаютъ за 'ими, иоторые пасутся отдельно и выказываютъ болйе самостоятельный характеръ: этихъ быковъ и выбираютъ, ставя ихъ передовыми. Гальтонъ добавляетъ, что ташя животныя ръдки и высоко ценятся; есдибы ихъ много родилось, они вскор'6 были бы истреблены львами, постоянно высматривающими ТБХЪ быковъ, которые бродятъ отдельно отъ стада.
Что касается импульса, побуждагощаго нъкоторыхъ животныхъ собираться вмести и помогать друга другу разными способами, мы можемъ сказать, что во многихъ случаяхъ ихъ побуждаетъ къ этому то же чувство удовдетворешя или удовольств^я, какое они испытываютъ при выполиенш другихъ инстинктивныхъ д'вйств1й, или наоборотъ, здъсь дъйствуетъ то же чувство неудовольств1я, которымъ задерживаются друпя инстинктивныя д'вйств1я. Мы видимъ это на безчисленныхъ прим'врахъ; особенно поразительный случай представляютъ прюбрътенные инстинкты нашихъ домашнихъ животныхъ. Такъ, молодая овчарка испытываетъ удовольств1е, загоняя стадо онецъ и обтгая его кругомъ; но ей не доставило бы удовольств1я растерзать овцу; молодая гончая (изъ такъ называемыхъ, лисогоновъ, Гох ЬоппД) наслаждается, охотясь за лисицей, тогда какъ мнопя друпя породы собакъ, чему я былъ свид^телемъ, совершенно пренебрегаготъ лисицами. Сильнымъ должно быть чувство внутренняго удовдетвореюя, возбуждающее?' птицу, всегда такую дъятельную, день за днемъ насиживать яйца. Перелетныя птицы чувствуютъ себя чрезвычайно несчастными, если помЫпать ихъ переселен1ю; можетъ быть, он^Ь радуются, отправляясь въ свой долпй путь; но едва-ли можно повврить, чтобы несчастный ощипанный гусь, описанный Одюбономъ, отправивпийся, въ надлежащую пору, пъшкомъ въ путь, который составляетъ, быть можетъ, болтЬе тысячи миль, могъ испытывать особое удовольств1е, поступая такимъ образомъ. Юкоторые инстинкты определяются единственно мучительными чувствами, напр., страхомъ, приводящимъ къ самосохранен]'ю, а въ нъкоторыхъ случаяхъ относящимся къ спещальнямъ врагамъ. Никто, я полагаю, не можетъ анализировать чувствовашй удоводьств1я или страдашя. Во многихъ случаяхъ, однако, возможно, что животное упорно слъдуетъ инстинктамъ просто въ силу наследственности, безъ стимуловъ удовольств1я или страдашя. Молодой пойнтеръ, впервые почуявш1й дичь, невидимому, не можетъ удержаться отъ того, чтобы не сделать стойку.
Г)'в.ика въ клъткъ, катающая оръхи, которыхъ не можетъ съесть,-какъ бы для того, чтобы зарыть ихъ въ землю, едва ли д^лаетъ это ради удовольств1я или страдашя. Ошибочно, поэтому, общее мн'вше, что люди побуждаются къ каждому д'вйств1ю испытывашемъ нСкотораго удовольс^тоя или страдан1я. Хотя можно следовать привычк^" сдъпо и по внутреннему побужден!", независимо отъ какого-либо удовольств1я или страдашя, испытынаемаго въ данный моментъ, однако, если она встрътитъ насильственную и внезапную задержку, то обыкновеннымъ результатомъ будетъ испытываше смутнаго чувства неудовольств1я.
Часто предполагали, что животныя сначала, становятся общественными,
94
а въ вид!" слъдств1я чувствуютъ себя нехорошо, если ихъ разлучить отъ имъ подобныхъ и, иаоборотъ, хорошо, пока они въ общества; но болъе вероятно, что сперва развились ташя чувствовашя, такъ что т'Ь животныя, которымъ выгодно жить въ общества, испытывали побуждеше къ совмтстной жизни-такимъ же образомъ, какъ чувство голода и удовольстме.
доставляемое 'БДОЙ, безъ сомнъшя, были сначала прюбрътены для побуждеюя животныхъ къ !>д'в. Чувство удовольств1я, доставляемое обществомъ, вероятно, представляетъ распространеше родительскихъ или сыновнихъ привязанностей, такъ какъ общественный инстинкта, невидимому, развился вслъдстше того, что детеныши долго оставались при родителяхъ. Это распространеше можетъ быть отчасти приписано привычкъ, но главнымъ образомъ зависитъ отъ естественнаго подбора. У ТБХЪ животныхъ,. которыя пользовались выгодами, живя въ тъсномъ сообществ!;, особи, испытывавши!
наибольшее удовольств1е отъ общественной жизни, лучше прочихъ избегали разныхъ опасностей; тогда какъ т'в, которыя менъе всего заботились о товарищахъ и жили одиночно, погибали въ большемъ числт. Что касается происхождешя родительскихъ и сыновнихъ привязанностей, невидимому, дежащихъ въ основ!) общественныхъ инстинктокъ, то мы не знаемъ, какими последовательными ступенями он!; были достигнуты; но можемъ допустить, что и здъсь значительную роль игралъ естественный подборъ.
Это почти наверное справедливо для необычайнаго противоположнаго чувства, именно ненависти между ближайшими родственниками: такъ, наприм!>ръ, рабоч1я пчелы убиваютъ своихъ братьевъ-трутней, а пчединыя матки-своихъ дочерей-парицъ; желаше убить своихъ ближнйшихъ родственниковъ въ этомъ случай приносить пользу обществу. Родительская любовь, или некоторое заменяющее ее чувство, развилась у нткоторыхъ животныхъ, стоящихъ на очень низкой ступени, каковы, наприм'връ, морск1я звъзды и пауки. Она порою является также у немногихъ членовъ ггвлой группы животныхъ, какъ напримйръ, у уховертокъ ('Рог^си^а).
Чрезвычайно важное чувство симпатш отличается отъ чувства любви.
Мать можетъ страстно любить своего спящаго и неподвижнаго м:'ад 'нца, но едва ли можно сказать, что въ такихъ случаяхъ она питаетъ къ нему симпатию. Любовь человека къ своей собак!) отличается отъ симпатш, точно такъ же, какъ и любовь собаки къ хозяину. Ад. Смитъ давно доказывала какъ недавно Бэнъ, что основа симпатш заключается въ нашей сильной отзывчивости къ прежнимъ состояншмъ страдашя и удовельств1я. П<'этому "видъ другой личности, терпящей голодъ, холодъ, утомлеше, оживляетъ въ наеъ некоторое воспоминаше объ этихъ состояшяхъ, мучительныхъ даже въ воспоминан1и". Мы такимъ образомъ вынуждены облегчать страдашя другого, чтобы въ то же время облегчить наши собственныя страднмя.
Иодобнымъ же образомъ мы невольно раздъляемъ чуж1я удовольств1я ').
95
Но я не вижу, какимъ образомъ этотъ взглядъ можетъ объяснить тотъ факта, что симнаия возбуждается въ неизмеримо сильнейшей степени любимой, нежели безразличной для насъ особой. Между тъмъ одинъ видъ страдашй, независимо отъ любви, долженъ былъ бы быть достаточнымъ для того, чтобы вызвать въ насъ живыя воспоминашя и ассоц]'ацш. Объяснеше указаннаго факта, вероятно, состоитъ въ томъ, что у вс'вхъ животныхъ, симпа'ш направлена исключительно на членовъ той же общины,, а, стало <шть, на знакомыхъ и болте или менъе дюбимыхъ членовъ. а не на всвхъ особей того же вида. Этотъ фактъ не болъе удивителенъ. нежели тотъ.
что страхъ, испытываемый многими животными, направленъ преимущественно лротивъ спещальныхъ враговъ. Необщественные виды, каковы львы и тигры.
безъ СОМНБШЯ сочувствуютъ страдашямъ своихъ детенышей, но не каждаго иного животного. У человъка себялюб1е, опытность и подражаме, быть можетъ, какъ показалъ Бэнъ, содъ.йетвуготъ силъ симпайи; надежда на, получеше добра, въ обмънъ за наши благодйяшя, можетъ привести насъ къ выполнен!" добрыхъ поступковъ: симпаяя также значительно укрепляется привычкой, но какъ бы ни было сложно проиехождеше этого чувства въ силу его высокаго значешя для всъхъ ттхъ животныхъ, которыя помогаютъ другъ другу и защищаютъ другъ друга, оно усилится путемъ гстествениаго подбора; потому что тъ общины, которыя включают^ наиболыиее число наиболее симпатизиругощихъ членовъ, будутъ всего бод'Ье цроцвътать и восиитаютъ наибольшее количество потомковъ.
Во многихъ сдучаяхъ, однако, невозможно ръшить, были ли известные общественные инстинкты прюбрътены путемъ естественнаго подбора, или же гоставляютъ косвенное поел4дств1е другихъ инстинктовъ и способностей врод'д ' импагчи, разсудка, опыта и стремлешя къ подражашю, или же, наконецъ, 'ни просто представляютъ результатъ продолжительной привычки. Такой жтчательный инстннктъ, какъ нанримБръ тотъ, который побуждает! ставить часовыхъ, предупреждающихъ общину объ опасности, едва-ли могъ ''ыгь косвеннымъ результатомъ любой пзъ названныхъ способностей, и потому былъ вероятно пр{обр'втенъ непосредственно. Съ другой стороны, привычка, которой слвдуютъ самцы нйкоторыхъ общественныхъ животныхъ.
защищая общину и нападая сообща на враговъ или на добычу, быть можетъ возникла изъ взаимной симпатш; но мужество, а во многихъ случаяхъ и сила, были прюбрвтены предварительно - вероятно путемъ естеггиеннаго подбора.
Изъ различныхъ инстинктовъ и привычекъ, никоторые-гораздо сильнее другихъ, т. е. доставляютъ бол'ве удовольств1я при удовлетвореши, ч*мъ друпе; или что вероятно такъ же важно, имъ слъдуютъ болъе упорно, въ силу наследственности, при чемъ не является никакого особаго чувства удовольств1я или страдашя. Мы сами сознаемъ, что нъкоторыя привычки го 96
раздо труднее исправляются или изменяются, чъмъ друпя. Поэтому часто можно замътить у животныхъ борьбу между различными инстинктами, или же между инстинктомъ и некоторой привычкой: такъ собака бросается ;!;!.
зайпемъ, но слыша, что ее бранятъ, останавливается, медлитъ, вновь прссл'вдуетъ или возвращается, пристыженная, къ хозяину, собака-самка колеблется между любовью ЕЪ своимъ щенкамъ и къ хозяину; она напр.
украдкой убъгаетъ къ нимъ, какъ бы полу-стыдясь, что не сопровождает'!, хозяина. Но наиболее любопытный извъстный мнъ примъръ господства.
одного инстинкта надъ другимъ, это победа, одерживаемая инстинктомъ переселешя надъ материнскимъ. Первый изумительно силенъ. Запертая птица въ надлежащее время года будетъ биться о рЫнетку клетки до того, что у нея полетятъ перья и грудь окровавится. Инстпнктъ этотъ побуждаетъ молодого лосося выскакивать изъ пръсной воды, гд'в онъ могъ бы продолжать существовате, при чемъ онъ невольно совершаетъ самоуб1йство.
Каждый знает, как силен материнский инстинкт. Даже робких птиц он побуждает подвергаться сильнейшей опасности, хотя и с колебанием, и в (юрьбъ съ инстинктомъ самосохранешя. Тъмъ не мен!;' инстинктъ перелета такъ могущественъ, что поздней осенью, ласточки, к: сатки и стрижи часто покидаготъ своихъ нъжныхъ птенцовъ, предоставлю ихъ жалкой гибели въ гавздахъ 1). Мы видимъ, что инстинктивное ш.бужден1е, если оно почему либо болъе полезно виду, чъмъ некоторый иной или противоположный инстинктъ, станетъ, при содъйствш естественнаго подбора, болъе могу]цественнымъ, чъмъ друпя побуждешя; потому что особ!; обладаюшдя имъ въ сильнейшей степени, переживаютъ въ большемъ числг Происходить ли тоже при столкновенш переселенческаго инстинкта съ материнскимъ, это еще сомнительно. Большее упорство или сила перваго изг нихъ, вызывая въ извъетныя времена года возбуждеше, длящееся цълы" дни, можетъ привести къ его временному преобладание.
Человккъ-общественное животное. Каждый допустить, чт" человъкъ есть сощальное существо. Мы видимъ это изъ его нелюбви к; одиночеству и изъ стремлешя къ обществу, помимо своего семейства. Одиночное заключеше есть одно изъ ужасн^йшихъ наказами, каюя только могутъ быть придуманы. Некоторые авторы предполагаютъ, что чедовъкь первоначально жилъ одиночными семьями; но въ настоящее время, хотя въ разныхъ дикихъ странахъ и стран ствуютъ по пустынямъ отдъльныя семей 97
стна, или двъ-три семьи они всегда, сколько мнъ известно, находятся въ дружественны.хъ отношешяхъ съ другими семьями, живущими въ той же местности. Тгчая семейства порою собираются для общаго совъта и соединяются для общей защиты. Въ вид* довода противъ того, что дикарь есть общественное животное, нельзя приводить фактъ безпрестанной междоусобной войны между племенами, заселяющими смежныя местности. Общественные инстинкты никогда не распространяются на вс'вхъ особей одного и того жг вида. Судя по аналопи съ болыпинствомъ четырерукихъ, возможно, что древн1е обезьяноподобные предки человека жили также обществами; но это не очень важно для насъ. Хотя человъкъ, какимъ онъ сталъ теперь, обладаетъ лишь немногими специальными инстинктами, и утратилъ тй, которыми, нъроятно, обладали его предки, но отсюда вовсе не слтдуетъ, чтобы онъ не могъ удержать съ незапамятныхъ временъ никоторой инстинктивной любви п симпа(tm) къ ближнишъ. Действительно, мы вей сознаемъ, что обладаемъ такимъ чувствомъ симпатш 1); но наше сознаше не говорить намъ, инстинктивны ли эти чувства, произошли ли они давно, такимъ же образомъ, какъ у низшихъ животныхъ, или же были прюбрътены каждымъ изъ насъ въ наши юные годы. '1'ак'ь какъ человъкъ--общественное животное, то почти очевидно, что онъ унаслждуетъ стремлеше быть преданнымъ своимъ товарищамъ и повиноваться вождю своего племени, потому что эти качества общи большинству сощальныхъ животныхъ. Ему, стало быть, будетъ свойственна некоторая способность къ самообладашю. Въ силу унаследованной склонности, онъ будетъ готовь защищать, въ союзъ съ другими, свонхъ ближнихъ п охотно будетъ помогать имъ всякимъ способомъ, не слишкомъ служащимъ помехою его собственному благосостояшю или его собственнымъ сильнымъ желан1ямъ. Общественныя животныя, стоящ1я на самой низкой ступени развит, оказывая помощь членамъ той же общины, почти исключительно руководствуются специальными инстинктами; стоящ1я несколько выше, все еще сильно подвергаются вл1яшю такихъ инстинктовъ, но отчасти также побуждаются взаимною любовью и симпа'пей, невидимому, при нткоторомъ содъйств}и разума. Хотя человъкъ, какъ было только что замечено. не обладаетъ спещальными инстинктами, могущими подсказать ему, какъ помогать своимъ ближнимъ, онъ все-таки испытываетъ инстинктивное побуждеше къ такимъ поступкамъ; но при своихъ усовершенствованныхъ умственныхъ способностяхъ, онъ естественно руководствуется ьъ значительной степени разумомъ и опытомъ.
Инстинктивная симпайя причиняетъ также то. что человСкъ высоко цт>нитъ одобреп1е ссб1-| подобныхъ. Какъ ясно иоказалъ Бэнъ 2), любовь къ похн;1.|1 и си.и.цсе чгстолюб1е и еще сидьнтйипй страхъ къ презрънгю и пе:'слав1ю, зависятъ отъ "дъйств1я симпат1и". Слъдовательно, человйкъ под 98
вергается въ высшей степени вл1яшю желашй, одобрешя и порипашя своихт ближнихъ, насколько они выражагогъ все это жестами и словами.
Такимъ образомъ, сощальные инстинкты, которые несомненно были .пр1обр'Ьтены человъкомъ въ очень грубомъ состояши, а быть можетъ, даже были прюбрътены его древними обезьяноподобными предками, все еще даютъ импульсъ нвкоторымъ изъ его лучшихъ дъйствй; но его поступки въ полъе сильной степени определяются выраженными, такъ или иначе, желашями и суждешями его собратьевъ, а также - и къ несчастью, очень часто-его собственными себялюбивыми желашямн. Но по мдръ того, какъ любовь, симпаия и самообладаые укрепляются привычкой, а способность разсуждешя становится более заметною, человвкъ можетъ правильно ценить суждешя своихъ ближнихъ; ВМЕСТЕ съ тъмъ, овъ начнетъ чувствовать побуждешя къ извъстнаго рода поведение, независимо отъ всякаго скоропреходящаго удовольств1я или наслаждешя. Тогда онъ можетъ заявить, - о чемъ полудики и некультурный человъкъ не могъ бы и подумать: я верховный судья моего собственнаго поведешя п, по словамъ Канта, "я не хочу въ своей собственной личности нарушить достоинство человечества".
Болгье устойчивые общественные инстинкты берутъ верхъ надъ менгье прочными. Мы, однако, не разсмотръли еще главнаго вопроса, около котораго, съ достигнутой нами точки зръшя, вращается весь вопросъ о нравственномъ чувствъ. Почему человъкъ чувствуетъ, что онъ доженъ ловияоваться одному ивстинктивному желанно, яреимущестаеяяо нередъ другимъ? Почему онъ горько раскаивается, если уступилъ сильному чувству самосохранешя и не рискнудъ жизнью для спасешя бдижняго? Или почему онъ раскаивается, если укралъ пищу съ голоду.
Прежде всего, очевидно, что у человека т4 или иныя инстинктивный побуждешя обладаютъ разной степенью силы; дикарь рискнетъ собственной жизнью для спасешя члена той же общины, но отнесется совсймъ равиодушно къ чужому; молодая, робкая мать, побуждаемая материнскимъ инстинктомъ, не колеблясь ни минуты, подвергнется величайшей опасности ради своего ребенка, но не ради любого человвка. Мнопе цивилизованные мужчины и даже мальчики, иногда раньше не риековавппе жизнью за другого, изъ мужества и симпатш пренебрегали инстинвтомъ самосохранешя и прямо бросались въ потокъ спасать утопающаго, хотя бы и чужого. Въ этомъ случа'в человъка побуждаетъ тотъ же самый инстинктивный мотивъ, который заставилъ геройскую маленькую американскую обезьяну, описанную выше, спасти сторожа, напавъ на большого ,страшнаго пав1ана. Подобные поступки представляются простымъ слъдств1емъ могущества общественныхъ или материнскихъ инстинктовъ, по сравнешю со всякимъ другимъ инстинктомъ или побуждемемъ; они выполняются слишкомъ внезапно для того, чтобы дать время для размышлешя, или для удовольств1я или же страдашя; хотя, въ случай какой-либо помъхи, будетъ испытано огорчеше или даже чувство глубокаго несчаспя. Съ другой стороны, у робкаго человвка инстинктъ самосохранешя можетъ быть такъ силенъ, что такой человъкъ
99
ие будетъ въ состоянш заставить себя подвергнуться риску, быть можетъ даже ради собственного ребенка.
Я знаю, что мноие утверждаюгъ, будто поступки, выполненные по инстинктивному побуждешю, какъ въ указанныхъ случаяхъ, не входятъ въ область нравственнаго чувства и не могутъ быть названы нравдтвенными. Разсуждаюпце такимь образомъ ограничиваюгъ эготь термиаъ дййств1ями, совершенными обдуманно, посл'в победы надъ противоположными желашями или подъ вл1яшемъ ндкотораго возвышеннаго мотива. Но едва ли возможно провести сколько-нибудь ясную разграничительную черту этого рода 1). Что касается возвышенныхъ побуждешй, то не мало известно случаевъ, когда дикари, лишенные всякаго чувства общей любви къ человечеству и не руководимые какимъ-либо релипознымъ мопвомъ, попавъ въ шгЬнъ, умышленно предпочитали пожертвовать жизнью, нежели выдать товарищей 2). Конечно, ихъ поведеше должно считаться нравственнымъ. Насколько дъло касается обдумывашя и побъды надъ противоположными мотивами, мы видимъ, что и животныя колеблются между противоположными инстинктами, когда они, напримтЬръ, выручаютъ своих/в двтенышей или товарищей отъ опасности; однако, ихъ д'Ьйств1я, хотя и совершенныя на пользу себ'в подобнымъ, не принято называть нравственными. Сверхъ того, все выполняемое нами очень часто, подъ пбнецъ будетъ выполняться безъ обдумывашя и безь колебашя; тогда подобный д'1;йств1я едва ли можно будетъ отличить отъ инстинкта; однако, навърное никто не скажетъ, что такое дъйств1е перестаетъ быть нравствсннымъ.
Наоборотъ, вс4 мы чувс.гвуемъ, что никакое дъйств1е не можетъ считаться совершеннымъ или выполняемымъ наиболее благороднымъ образомъ, пока оно не выполняется по внутреннему порыву, безъ обдумывашя или усил1я, такимъ же образомъ, какъ это д^лаетъ человъкъ, у когораго требуеяыя качества врождены. Однако, тотъ, кто вынужденъ преодолеть свой страхъ или недостатокъ симпат1и, прежде чъмъ онъ совершить известный поступокъ, заслуживаетъ въ одномъ отношеши высшаго довър1я, нежели тотъ, который совершаетъ доброе двло, безъ усил1я побуждаемый къ этому лишь врожденнымъ предрасположешемъ. Такъ какъ мы не имвемъ возможности .различать мотивы, то признаемъ вс4 поступки извЪстнаго рода нравственными, если ихъ выполняетъ нравственное существо. Нравственное же существо-это тотъ, кто способенъ производить сравнеяе между своими прошедшими и будущими поступками, одобряя ихъ или не одобряя. У яасъ нътъ никакого основакя предполагать, что какое-либо изъ низшахъ
100
животныхъ обладаетъ этою способностью: поэтому, когда ньюфаундлендская собака вытаскиваете ребенка изъ воды, а обезьяна идетъ навстречу опасности, спасая товарища, или заботится о сиротк'в-обезьян'Ь, мы не называемъ ея поведешя нравственнымъ. Но когда рвчь идетъ о человъкъ, единственном^ существа, которое наверное можно признать моральнымъ, .то поступки извъстнаго рода называютъ нравственными,-все равно, выполняются ли они обдуманно, послт. борьбы "ъ противополжными побуждешяни, или порывисто, подъ кияшемъ инстинкта, или какъ результатъ медленно пр1обр'втенной привычки.
Но возвратимся ЕЪ болПе непосредственному предмету нашего обсуждешя. Хотя некоторые инстинкты болъе могущественны, чъмъ друпе. и такимъ образомъ приводятъ къ соотвътственнымъ поступкамъ, однако, невозможно утверждать, чтобы у человека общественные инстинкты (включая любовь къ похвала и стрихъ порицашя) обладали большею силою или, вслт,дств1е долгой привычки, прюбрвли большее значеше, нежели инстинкты самосохранешя, голода, похоти, мстительности и т. д.
Почему человт.къ сожал^етъ, даже стараясь изгнчть чувство раскаяшя, о томъ, что онъ послъдовалъ одному естественному импульсу предпочтительно лередъ другимъ? Почему онъ. далве, чувствуетъ, что долженъ раскаиваться въ своемъ поведеши? Человткъ въ этомъ отношеши глубоко отличается отъ низшихъ животныхъ. Т'БМЪ не менъе, мы можемъ, я думаю, довольно ясно увидеть причину этого различ1я.
Челов'Ькъ, по причини деятельности его душеввыхъ способностей, не можстъ изб'Ьжать размышлешя: точныя вдечатл4н1я я ясные обрязы безпрестанно и отчетливо проходятъ въ его ум'в. Но у ТБХЪ животныхъ, который постоянно живутъ обществами, общественные инстинкты всегда существуютъ и бываютъ прочными. Ташя животныя всегда готовы подать сигналь тревоги, или защищать общину и помогать себъ подобнымъ, такъ или иначе, смотря по их-ь образу жизни. Животныя эти постоянно чувствуготъ, безъ побужденгя, доставляемаго какой-либо страстью или желашемъ, некоторую любовь или симпаию къ себв подобнымъ. Они несчастны, если надолго разлучены со своими и всегда рады, когда попадутъ снова въ ихъ общество. То же и у насъ; даже когда мы СОВСБМЪ наединт), мы часто испытываемъ удовольств1е или страдаше при мысли о томъ, что друпе о насъ думаютъ-одобряютъ ли они насъ или порицаютъ; а все это вытекаетъ пзъ симпат1и, основного элемента общественныхъ инстинктовъ. ЧеЛОВБКЪ. не обладающй и сдъдами подобныхъ инстинктовъ, былъ бы неестественнымъ чудовищемъ. Съ -другой стороны, желаше удовлетворить чувству голода или любой страсти, въ род'в мщешя, по своей природъ скоропроходящее п можетъ быть въ данное время вполнъ удовлетвореннымъ.
Не легко также, а, быть можетъ, едва ли возможно, вызвать въ себъ съ полной живостью такое ощущеше, какъ напримъръ; голодъ; это справедливо, какъ не разъ уже было замечено, и относительно всякаго другого ощущешя. Инстинкта самосохранешя дт,йствуетъ исключительно в-ь виду опасности; иной труеъ воображалъ себя храбрецомъ, пока не встрт 101
1лъ враги лицомъ къ лицу. Желате чужой собственности, быть можетъ, ;,но изъ самыхъ упорныхъ, но и въ этомъ случай, удовлетвореше, доставаемое обладашемъ, обыкновенно представляетъ чувство гораздо болъе слабое, нежели желаше. Какъ часто воръ, если только не профессюнальный, поел!) удачной кражи изумляется, почему онъ укралъ какую-либо пещь 1). ЧеловБКЪ не можетъ предотвратить частаго возобновлешя въ душ* прошлыхъ впечатлъшй. Это вынудить его провести сравпеше между впечатлвшями раньше испытанного голода, удовлетвореннаго мщешя; опасности, избегнутой на чужой счетъ и т. п.,- и почти всегда наличнымъ пнстинктомъ симпатш; сюда присоединяется его рано являющееся знаше о гомъ, что признается другими достойнымъ похвалы пли порицашя. Это знаше не можетъ быть изгнано изъ его души; и благодаря инстинктивной симпатш, оно ценится, какъ нъчто чрезвычайно важное. Человъкъ почув стиуетъ какъ бы камень преткновешя, желая следовать инстинкту или лривычкъ, а это у всвхъ животныхъ является причиною неудовольств1я пли даже несчас'пя.
Вышепривиденный примъръ ласточки доставляетъ пояенеше; хотя и обратнаго характера, показывающее, что временный, но въ данную минуту сильный и упорный инстинктъ одолвваетъ другой инстинктъ, обыкновенно гоеподствунищй надъ веъми прочими. Въ надлежащую пору, эти птицы по ц'влымъ днямъ испытываютъ непреодолимое желаше переселиться. Ихъ н])авъ изменяется, он'в становятся безпокойными, крикливыми и собираются въ стаи. Пока птица-мать кормить птенчиковъ или высиживаетъ яйца, материнсмй инстинктъ перееелешя одерживаетъ верхъ и, наконецъ, въ моментъ, когда птенчики у нея не передъ глазами, птица улетаетъ, иокидая ихъ. Когда она завершить свое продолжительное путешеств1е и д'Ьйств1е перелетнаго инстинкта прекратится, какъ велико было бы угрыаеше совъсти у птицы, если-бы она обладала высоко-развитой душевной деятельностью и не могла бы избежать постояннаго прохожден1я въ ея душС образовъ, рисующихъ жалкую гибель птенцовъ отъ холода и голода на суровомъ съверъ.
102
Въ моментъ совершешя поступка, челов-вкъ, безъ сомнъшя, будетъ способенъ последовать болте сильному импульсу; хотя это порою побудить его къ благороднтйшимъ поступкамъ, но чаще, слъдств1емъ будетъ удовлетвореше своихъ собственных^ пожелашй на счетъ другихъ людей. Послъ такого удовлетворешя, когда прошедпия и слабъйппя впечатлъшя окажутся передъ судомъ, всегда наличнаго, общественнаго инстинкта и подъ вл1якемъ сильнаго внимашя къ доброму мнтшго другихъ людей, человъкъ наверное, подвергнется нравственному иозмездш. Онъ испытыкаетъ тогда угрызев1е, раскаяше, сожалтже пли стыдъ; это последнее чувство, однако, почти исключительно относится къ суждешю другихъ людей. Онъ, следовательно, болъе или менъе твердо решится действовать въ будущемъ иначе; а это и есть совесть, заглядывающая въ прошедшее и служащая руководительницею для будущаго.
Природа и сила чувствъ, которыя мы иазываемъ сожалъшемъ, стыдомъ, раскаян1емъ и угрызешемъ, повидимому, зависитъ не только отъ стойкости насилуемаго инстинкта, но частью и отъ силы пскушешя, а иъ большей мтръ часто еще отъ суждешя нашихъ ближнихъ. Насколько каждый цънитъ мнтн1я другихъ людей, это зависитъ отъ силы его врожденнаго или прюбрътеннаго чувства симпатш и отъ его собственной способности къ обсуждешю отдаленныхъ послтдств1й его поступковъ. Другой элементъ чрезвычайно важенъ, хотя и необходимъ-а именно уважеше или страхъ передъ Богомъ, богами или духами, въ которыхъ въритъ тотъ илг иной человъкъ; это особенно справедливо относительно угрызешя совъстц.
Мнопе изъ моихъ критиковъ возражали, что малая степень сожалъшя или раскаяшя можетъ быть объяснена взглядомъ, защищаемымъ мною, но что невозможно такимъ образомъ объяснить "потрясающее душу" чувство угрызешя совести. Но я не могу признать это иозражен1е сильнымъ. Мои критики не опредъляютъ, что они цодразумъваютъ подъ угрызешемъ, а я не нахожу опредтлешя, которое подразумевало бы что-либо болъе, нежс.г подавляющее чувство раскаяшя. Угрызен1е, повидимому, относится къ раскаяшго совершенно такъ же, какъ ярость къ гнъву или агон1я къ страдан1ю. НОтъ ничего странного въ томъ, что инстинктъ, настолько сильный и восхищаюицй ВСБХЪ, какова материнская любовь, въ случай неповиновешя ему, приведетъ къ величайшему неечастж, какъ только ослабъетъ впечатлън1е той причины, которая произвела неповиновеше. Даже, если какое-либо дъйств1е не противоръчитъ никакому спец1альному инстинкту, одного знан1я о томъ, что наши друзья и равные намъ презиратотъ насъ, достаточно для причинемя намъ глубокаго несчаст1я. Кто можетъ сомневаться въ томъ, что отказъ драться на дуэли, данный всдт,дств1е трусости.
доводидъ много людей до стыда, граничащаго съ отчаяшемъ? Мнопе индусы, какъ говорятъ, испытывали глубочайшее душевное потрясена изъ-за того, что вкусили "нечистой" пищи. Приведу другой примъръ топ".
что, мне кажется, можно назвать угрызетемъ совСсти. Д-ръ Лэндоръ занимавш1й въ Западной Австралш служебный постъ, разсказываетъ 1)
103
что одинъ изъ туземцевъ на его ферме, потерявъ одну изъ женъ, которая умерла отъ болезни, пришелъ къ нему и сказадъ, что "пойдетъ къ одному отдаленному племени и убьетъ тамъ женщину, чтобы выполнить долгъ по отношешю къ своей жен*". Я сказалъ ему, что если онъ поступить такимъ образомъ, то я посажу его въ тюрьму на всю жизнь. Онъ оставался еще несколько времени при фермъ, но страшно исхудалъ и жаловался, что не можетъ ни спать, ни деть, и что душа жены преслвдуетъ его за то, что онъ не взялъ жизни взамънъ ея жизни. Но я былъ неумолимъ, и сказалъ, что ему нътъ спасешя, если онъ поступить такимъ образомъ". Тъмъ не менъе, этотъ человдкъ исчезъ болде чймъ на годъ и возвратился затъмъ въ превосходномъ настроенш духа; другая его жена сказала д-ру Лэндору, что ея мужъ убилъ женщину изъ отдаленнаго племени: но законныхъ уликъ добыть было невозможно. Такпмъ образомъ, нарушеше закона, признаиаемаго священнымъ въ данномъ племени, возбуждаетъ, повидимому, глубочайппя чувства-и совершенно независимо отъ сощальныхъ инстинктовъ, исключая развъ того, что законъ оенованъ на общественномъ мнъши. Сколько странныхъ суевър1й возникло такимъ образомъ въ разныхъ странахъ-это и сказать трудно: мы не знаемъ и того, какимъ образомъ таыя дъйствительныя преетуплешя, какъ напр., кровосмЫпеше, стали внушать отвращеше (впрочемъ, не повсеместное) самымъ низшимъ дикарямъ. Даже сомнительно, признается ли у нъкоторыхъ племенъ кровосмъшеше более ужаснымъ преетуплешемъ, нежели бракъ мужчины съ женщиной, носящей одинаковое съ нимъ имя, хотя бы она и не была его родственницей. "Нарушить этотъ послъдшй законъ у австрал1йцевъ считается величайшимъ преетуплешемъ, въ чемъ совершенно сходятся съ некоторыми североамериканскими племенами 3). Если задать вопросъ: что хуже, убить ли дтвушку изъ чужого племени или жениться на дъвушкъ своего племени, то безъ всякаго Еолебашя .будетъ данъ отвттъ, какъ разъ противоположный тому, который дали мы бы". Можно поэтому, отвергнуть мнъше, на которомъ недавно настаивали некоторые писатели, а именно; что отвращеше къ кровосмЫпешю зависитъ отъ обладаемаго нами спец1альнаго сознашя, насажденнаго въ насъ Богомъ. Въ общемъ, вполнъ понятно, почему человъкъ, побуждаемый такимъ могущественнымъ чувствомъ, каково угрызен1е совъсти-хотя оно возникло лишь вышеуказаннымъ способомъбудетъ действовать такъ, чтобы, сообразно съ внушенными ему поняйями, искупить свое преступлете, напр., отдастъ себя самъ въ руки правосуд1я.
Человъкъ, побуждаемый совестью, пр1обрСтетъ, путемъ долгой привычки, такое совершенное самообладаше, что его желашя и страсти, наконецъ, внезапно и безъ борьбы уступятъ мвсто его сощальнымъ симпат1ямъ и инстииктамъ, включая чувство, испытываемое имъ подъ вл1ян1емъ сужденш его ближнихъ. Все еще голодный или все еще жаждупцй мести человъкъ не подумаетъ о кражъ пищи или объ удовлетворен^ своего мщен1я.
Возможно, или, какъ мы увидимъ впослСдствш, даже вероятно, что
104
привычка къ самообладание можетъ подобно другимъ привычкамъ, пер.1' даваться по наследству. Такимъ образомъ, человткъ, наконецъ, начинаешь чувствовать, при содъйствш прюбрътенной, а, быть можетъ, и унаследованной привычки, что всего лучте для него повиноваться своимъ наиболее стойкимъ побуждешямъ. Повелительное слово долженъ, повидимому, лишь подразумСваетъ солнаше того, что сущеетвуетъ некоторое правило поведешя, все равно, каково бы ни было происхождеше этого правила. Въ прежнее время часто съ каромъ доказывали, что оскорбленный джентльмэнъ долженъ драться на дуэли. Мы говоримъ даже, что пойнтеръ долженъ делать стойку, а собака, подающая -дичь, должна подавать: если онъ не дълаютъ этого, то не исполняютъ своей обязанности и поступаютъ дурно.
Если какое-либо желаше иди инстинктъ, приводящей къ поступку.
противоречащему чужому благу, т'вмъ не менте, при воспроизведенш ихъ въ души, представляются такими же сильными, какъ общественный инстинктъ, или еще сильнъе, то человъкъ не испытываетъ сильнаго угрызешя, послъдовавъ своему побуждешю. Твмъ не менве онъ будетъ сознавать, что если бы его поведеше стало изв'встнымъ другимъ людямъ, т встретило бы ихъ неодобреше, а лишь немнопе люди до того лишены чувства симпайи, чтобы не испытывать неудовольств1я, когда ихъ " одобряютъ. Если человвъ не обладаетъ такой симпайей, если его же.И!н{я, лриводящ1Я к'ь дурнымъ поступкамъ, въ данный моментъ очень сильны и не преодолеваются ни устойчивыми сощальными инстинктами, ни сужден1емъ другихъ людей, то онъ ВПОЛНБ дурной ЧСЛОВБКЪ 1); единствоинымъ обуздывающимъ мотивомъ является тогда страхъ наказан1я и уб1,жден1е, что въ концв концовъ все-таки всего выгоднее для его себялт*'бивыхъ интересовъ обращать внимаше скорте на чужое благо, чъмъ и свое собственное.
Очевидно, что каждый можетъ со спокойной совестью удовлетворять своимъ желашямъ, если они не идутъ наперекор'!) его общественнымъ инстинктамъ, т. е. благу другихъ людей: но, чтобы быть совсъмъ свободным'!, отъ самоупрека, или, по крайней мърт, отъ тревоги, почти необходим'I избегать неодобрешя, все равно-разумнаго или неразумнаго, со стороны своихъ ближнихъ. Человъкъ не долженъ ломать и своихъ установленных'?, привычекъ, особенно если он'в имвютъ разумное основан1е; если онъ сдълаегь это, то несомнъннымъ слСдств{емъ будетъ чувство неудовлетворенности.
Человвкъ вынужденъ также избъгать неодобрен1я 1)0га или боговъ, въ которыхъ онъ въритъ, сообразно со своимъ знашемъ или суевдр1емъ; но въ этомъ случаъ часто примешивается добавочное чувство страха передъ божественной карой.
Первоначально уважаются лишь добродетели, въ строгомъ смыслк общественныя. Вышеприведенный взгдядъ на происхс 105
ждете и природу нравственного чувства, указываюпцй намъ на то, что мы должны д'влать, а также на природу совести, укоряющей нагъ, если мы не повинуемся долгу,-этотъ взглядъ прекрасно согласуется съ ттми сввдетями, кото])ыми мы обладаемъ относительно ранняго неразвитаго <-остоян1я этой способности въ человечестве рода. Какъ разъ т'Ь добродетели, которыя, по крайней мерь, въ самыхъ общихъ чертахъ должны применяться къ дълу грубыми людьми, для того. чтобы они могли жпть обществами, оказываются и въ настоящее время важнейшими изъ ВС/БХЪ. Но у дикарей онС применяются почти исключительно къ членамъ того же племени: а противоположный имъ качества не признаются преступлешями, еслл дело идетъ о членахъ другихъ племенъ. Ни одно племя не могло бы жить обществами, еслибы убшство, грабежъ, вероломство были всеобщимъ явлешемъ; поэтому, ташя преступдетя внутри предъловъ того же племени "клеймятся въчнымъ позоромъ" 1). Но вн^ этихъ предт>ловъ они не возбуждаютъ подобнаго чувства. Съверо-американсшй инд'1)ецъ очень доволенъ собой и чествуется другими, если онъ скальпировалъ человека изъ другого племени; даякъ также отръзываетт. голову самому безобидному человеку и уноситъ ее, въ пид'Ь трофея. Д4тоуб1йство процветало въ самыхъ широкпхъ размтЬрахъ на всемъ земномъ шарБ 2) и не встречало упрека; наоборотъ, полагали, что уб1йство младснцевъ, особенно дъвочекъ, полезно для . племени.
пли, но крайней мъръ, не вредно. Самоубийство въ прежн1я времена вообще не считалось лреступлешемъ 3), но наоборотъ, по причини обнаруженнаго при этомъ мужества, признавалось почетнымъ ДБЛОМЪ. Да и теперь къ самоуб1йству прибъгаготъ нБКОторые полуцивилпзованные и дише народы безъ всякаго осуждеп1я, такъ какъ это д'вяше не очевиднымъ образомъ касается блага другихъ членовъ племени. Разсказываютъ, что одинъ индвецъ изъ племени тегъ (ТЬиа:) сознательно сожалълъ о томъ, что не ограбилъ и не уоилъ столько же путешественниковъ, сколько удалось убить его отцу. Въ грубомъ состояши цивилизац1и, разбой по отношен!" къ чужеземцамъ, действительно, вообще считается почетнымъ дъломъ.
Рабство, хотя до известной степени должно считаться благодътельнымъ для древнъйшихъ временъ 4), представляетъ великое преступлеше: однако, оно вовсе не считалось преступнымъ до очень недавняго времени, даже у наиболее цивилизованныхъ нащй. И это главнымъ образомъ зависало отъ того, что рабы вообще принадлежали къ племени, отличному
106
отъ племени господъ. Варварсие народы не уважаготъ мнъшя своихъ женщинъ; съ женами у нихъ обыкновенно обращаются, какъ съ рабынями.
Большая часть дикарей совершенно равнодушна къ страдашямъ чужеземцевъ и даже наслаждается подобнымъ зрълищемъ. Общеизвестно, что женщины и ДБТИ съвероамериканскихъ индъйцевъ помогали мужчинамъ мучить враговъ. Некоторые дикари находятъ чудовищное наслаждеше въ мучеши животныхъ 1), и человечность у нихъ неизвестная добродътель.
Тъмъ не менъе, помимо семейныхъ привязанностей, доброта часто проявляется, особенно во время болезни, между членами одного и того же племени, а иногда переступаетъ даже и эти пределы. Общеизввстенъ трогательный разсказъ Мунго Парка о добро1"Ь къ нему негритянокъ изъ внутренней Африки. Можно было бы привести не мало примвровъ благородной верности дикарей другъ другу-но не чужеземцамъ; ежедневный опытъ подтверждаетъ испанское правило: "никогда, никогда не довъряй индийцу". Безъ правдивости не можетъ быть и върности; а эта основная добродетель не редка между членами одного и того же племени. Мунго Паркъ слышалъ, какъ негритянки учили своихъ маленькихъ дътей говорить правду. Это опять одна изъ добродетелей, такъ глубоко укореняющихся въ душе, что порою она применяется дикарями даже дорогой пСною и относительно чужеземцевъ; но солгать врагу р^дко считалось грвхомъ, въ чемъ слишкомъ ясно убъждаетъ истор1я новъйшей дипломатш.
Какъ только племя обладаетъ признаннымъ вождемъ, неповиновеше становится преступлешемъ, и даже отвратительное низкопоклонство разсматривается какъ священная добродътель.
Такъ какъ въ болъе грубыя времена ни одинъ чедовъкъ не можетъ быть ни полезенъ, ни въренъ своему племени, если онъ не обладаетъ мужествомъ, то это качество, вообще, всегда ставилось выше всъхъ прочихъ, и хотя въ пивилизованныхъ странахъ добрый, но робки человъкъ можетъ оказаться- гораздо полезнее для общества, нежели мужественный, все же мы инстинктивно уважаемъ храбраго болъе, чъмъ труса, какъ бы ни былъ этотъ послъдшй способенъ дълать добро. Съ другой стороны, бдагоразум1е, не касающееся блага другихъ людей, хотя и представляетъ очень полезную добродвтель, но никогда не было особенно высоко цънимо. Ни одинъ человъкъ не можетъ проявлять добродетелей, необходимыхъ для блага его племени. безъ самопожертвовашя, самообладашя и выносливости; эти качеств;!, поэтому, всегда ценились высоко и самымъ справедливымъ образомъ. Американсюй туземецъ добровольно подвергается самымъ ужаснымъ мучешямъ безъ единаго стона, чтобы доказать и подкръпить свою твердость и мужество, и мы не можемъ удержаться отъ восхищешя имъ и восхищаемся даже инд1йскимъ факиромъ, который, по глупому суеверному побуждение, виситъ на крюкв, воткнувшемся въ его мясо.
Друпя, такъ называемыя личныя добродетели, хотя и могупця вд1ять на благо племени, но не оказывающая очевидпаго вл1яшя, никогда не ува-,
107
жались дикарями, хотя теперь высоко ценятся цивилизованными нащями.
Величайшая неумеренность не ставится въ упрекъ у дикарей. Крайняя распущенность и неестественныя преступлешя распространены до изумительныхъ размтровъ 1). Какъ только, однако, входить въ обычай бракъ, все равно полигамический или моногамичесшй, ревность приводитъ къ оцънкт, женской добродетели: почтеше къ этому качеству стремится распространиться и на незамужнихъ женщинъ. Какъ медленно прививается такое же отношеше и |;ъ мужскому полу, это мы видимъ даже въ настоящее время. Ц'Ьломудр1е требуетъ, въ высокой степени, самообладашя: поэтому оно внушало чувство почтен1я съ очень ранняго перюда нравственной исторш пивилизованныхъ нащй. Слъдств1емъ было то, что безсмысленный обычай вовсе не вступать въ бракъ съ отдаленнъйшихъ временъ признавался добродетелью 2). Негодоващс противъ бесстыдства, кажущееся намъ до того естественнымъ, что мы готовы признать его врожденнымъ, и оказывающее такое пенное содСйстше ц'вломудр1го, есть добродетель новтйшаго времени, свойственная, по замъчадш сэра Стаунтона :!), исключительно цивили.чонаннымъ лгодямъ. Въ таомъ убъждаютъ древше религюзные обряды различных^ народовъ, рисунки на сгЬнахъ въ Помпеъ и обычаи многихъ дикарей.
Мы видели, что поступки разсматриваются дикарями, какъ хороппе или дурные, единственно смотря по тому, вл1яютъ ли они очевиднымъ "бризомъ на благо племени-но не вида, и не отдъльнаго члена племени; 18'вроятно, то же справедливо и для отдаленныхъ предковъ человека.
Этотъ выводъ отлично согласуется съ мн'Ьшемъ, что такъ называемое вравственное чувство первоначально возникло изъ общественныхъ инстинктовъ. Действительно, и то, и другое первоначально относилось исключительно къ общественной группв. Главными причинами нпзкаго уровня нравственности у дикарей (если измерять этотъ уровень нашею мъркою) являются: прежде всего, ограничете симпатш пределами одного только племени; затвмъ, слабая способность къ разсуждешю, недостаточная для того, чтобы признать значеше многихъ добродетелей, особенно такъ называсмыхъ личныхъ, могущихъ, однако, повлгять и на общее благоеостояше племени.
Такъ, напр., дикари неспособны подмътить многочисленныя дурныя послъдств1я, вытекаю щ1я изъ недостатка умеренности, отсутств1я ц'Ьломудр1я и т. п. Сверхъ д'ого, они отличаются еще малой способностью къ самообла.1ан1го; эта способность не усиливается у нихъ продолжительной; быть можетъ, наследственной привычкой, поучешемъ и релипей.
Я разсмотрСлъ съ такою подробностью вопросъ о безнравственности дикарей 4), потому что некоторые авторы недавно стали доказывать, что дикари, наоборотъ, отличаются высоко-нравственною природою, и большая часть совершаемыхъ ими преступлешй приписывается при этомъ ошибкамъ,
108
соиершаемымъ ими, однако, изъ чувства благожелательности г). Эти авторы невидимому, оеновываютъ свои выводы на фактахъ, показывающихъ, что днкари обладаютъ добродетелями, пригодными, или даже необходимыми, для существовашя семейства или племени-а такими качествами дикари несомненно обладаютъ, и часто въ очень высокой степени.
Заключительныя залшчатя. Въ прежнее время философы, принадлежапце къ школъ, доказывающей такъ называемый производный (деривативный) характеръ нравственности 2), утверждали, что оеновашемъ всякой морали является некоторая форма себялюб^я (эгоизма); но въ болъе недавнее время былъ особенно выдвинуть принципъ "наиболыпаго счасия".
Однако, болте правильно было бы говорить объ этомъ послъднемъ принципе, какъ мърилБ, а не мотивъ поведешя. Тъыъ не менте, авторы, к']) которымъ я обращался, за немногими исключешями 3); пишу"'ъ такпмъ образомъ, какъ будто для всякаго поступка долженъ существовать отчетливый мотивъ, и, сверхъ того. этотъ мотивъ, по ихъ мнвшю, долженъ сочетаться еъ нъкоторымъ удовольств1емъ или неудовольств1емъ. Но челов-ккъ.
повидимому, часто дъйствуетъ импульсивно, т. е. по инстинкту пли вслъдспяе долгой привычки, безъ веякаго сознашя удовольств1я; совершенно такимъ же образомъ, какъ, по всей вероятности, дъйствуютъ пчела пли муравей, когда, они сл'впо повинуются инстинктамъ. Въ крайней опасности.
напримъръ во время пожара, когда человвкъ, старается ''спасти ближняго.
не колеблясь ни минуты, едва ли онъ можетъ испытывать удовольств1е: еще менве у него остается времени для размышлешя о неудовольств1п, которое онъ могъ бы впоелБДСтв1и испытать, еели-бы не сд'влал-й попытки къ сиасен1ю. Если онъ впосл^дствш обсудить свое собственное поведен1е, то просто почувствуетъ, что въ немъ есть некоторая побудительная сила, существенно отличная отъ погони за удовольств1емъ или счаст1емъ: это пооужденк? есть, кажется, не что иное, какъ глубоко укоренивппйся общественный инстинкта.
Если р'вчь идетъ о низшихъ животныхъ, то кажется, гораздо болъе умБстно говорить о развитш ихъ общественныхъ инстинктовъ для общаго
109
блага, нежели- для счаст]'я вида. Выражеше "общее благо" можетъ быть определено, какъ воспиташе наибольшаго количества особей и достижеше ими полной силы и здоровья, при вподнъ развитомъ состоянш всъхъ способностей, п при услошхъ, которымъ обыкновенно подвергаются эти жпвотиыя. Такъ какъ общественные инстинкты какъ человека, такъ и низшихъ животныхъ, безъ сомнъшя, развились почти одиыаковымъ путемъ, то было пы ум'встпо, если бы только это удалось применить въ обоихъ случаяхъ, дать одно и то же опредСлеше, и принять за мърило нравственности общее благо, или благополуше общественной группы, а не общее счаст1е\ но это опредълеше, вероятно, потребовало бы н^котораго ограничешя по отношсшю къ политической н])авственности.
Когда чедовъкъ риекуетъ жизнью, чтобы спасти ближняго, то также, кажется, правильнее сказать, что онъ дМствуетъ для общаго блага, нежели для обтаго счас'ля человечества. Лезъ сомнън1я, благосостояше к счасие особи обыкновенно совпадаютъ между собою: довольное судьбою.
счастливое племя также будетъ лучше процветать, чвмъ недовольное и несчастное. Мы видимъ, что, даже въ раншй перюдъ исторш человека, ясно выраженныя желашя общины естественно должны были въ значительной степени вл1ять на поведете каждаго члена; и такъ какъ вс^ люди стремятся къ счастью, то "прииципъ наибольшаго счасяя" сталъ -наиболъе важнымъ изъ вторичныхъ руководителей и цСлей; но тъмъ не мен^е, первпчнымъ побужден1емъ и руководствомъ былъ общественный инстинкта, въ шязи съ симпа'пей (приводящей насъ къ тому, что мы обращаемъ внимаше на одобрен1е или неодобрен1е со стороны другихъ людей). Такимъ обра: зомъ, устраняется упрекъ, что благороднвйшая часть нашей природы основана будто бы на принцип^ еебялгоб1я, если только мы не вздумаемъ на. звать эгоистичнымъ даже чувство удовлетворен1я, испытываемое каждымъ животнымъ, когда оно повинуется своимъ инстинктамъ и, наоборотъ, не\ удовольств)емъ, если встр1>чаетъ въ эгомъ помеху.
Желан1я и мн^шя членокъ общины, выражаемыя сначала устно, а позднее письменно, становятся единственными руководителями нашего поведен1я, или же въ значительной м'вр'в подкръпляютъ ихъ. Таюя мн'Ьн1я, ' однако, порою обладаютъ тенденц1ей, прямо противоположной обществеинымъ инстинктамъ. Этотъ случай прекрасно поясняется, напр., правилами чести, т. е. правилами, относящимися къ мнъшго не ве'вхъ нашихъ сог].|;1Ж,|,анъ. а только намъ равныхъ. Нарушеше этого правила, .1,аже за1{'Б,доио согласное съ истинною нравственностью, причинило многимъ бол'Ье |мукъ, нежели пресгуплете. Мы сознаемъ тоже вл1ян1е, когда чувствуемъ вгучй стыдъ, испытываемый, вероятно, большинствомъ изъ насъ даже по Врошествш многихъ лътъ, при воспоминаши о томъ, какъ мы случайно найушили какое-либо пустое, но общепринятое правило прилпчгя.
| Общественное мн'вше, вообще говоря, находится подъ руководствомъ Вйкотораго грубаго опыта, показавшаго, что именно въ течеше долгаго времени, было всего полезнде для вс'Ьхъ членовъ общества. Но ато суждеп^е 1'верБдко будетъ заблуждешемъ, зависяп^мъ отъ невежества и слабой спо 110
собности къ разсуждвнш. Огсюда могущественное господство на веемъ земномъ шарС самыхъ странныхъ обычаевъ и суев'вр1й, совершенно противоръчащихъ иетиниому благу и счастью человечества. Мы видимъ это, напр., когда индусъ испытываетъ ужасъ, покидая свою касту,-п во мвогихъ по" добныхъ случаяхъ. Трудно провести различ1е между угрызен1емъ совести, иег^тываемымъ индусомъ, который поддался искушешю и по'влъ нечистой пищи, и тдмъ, которое онъ испыталъ поел! воровства: но первое, вероятно, гораздо сильнее.
Сколько не.гвпыхъ правилъ поведены и абсурдныхъ върован1й возникло этимъ путемъ-сказать трудно; мы не знаемъ также, какимъ образомъ эти правила и в-вровашя во всъхъ странахъ такъ глубоко укоренились въ душахъ людей. Стоить, однако, заметить, что убъждеше, постоянно укрепляемое в-ь уме вь ранше годы жизвя, когдо мозгъ вяечатлителенъ, невидимому, почти пр1обр'втаетъ характеръ инстинкта; а самая сущность инстинкта состоитъ въ томъ, что ему повинуются независимо отъ разума. Мы не въ состоянш также сказать, почему некоторый превосходный добродетели, какъ напр., правдивость, ценятся некоторыми дикими племенами гораздо выше, нежели другими г); или также, почему аналогичныя различ1я замечаются даже у высоко цивилизованныхъ нац1й. Зная, какъ прочно укоренились мноне странные обычаи и суев1>р1я, мы вовсе не должны испытывать изумленья по тому поводу, что личныя добродетели, хотя им'вюпця разумное основан1е, кажутся намъ теперь такими естественными, что представляются намъ врожденными, тогда какъ онъ вовсе не ценились человъкомъ въ его первобытномъ состоянш.
Несмотря на существоваше различныхъ источниковъ для сомнън1я, челов'Ькъ, вообще, легко способенъ провести различ1е между высшими и низшими нравственными правилами. Выспия правила основаны на общественныхъ инстинктахъ и относятся къ благу другихъ людей. Они поддерживаются одобрешемъ нашихъ бдвжнихъ и нашего разума. Низш1я правила,хотя нвкоторыя изъ нихъ, если они подразумъваютъ самопожертвован1е.
едва ли заслуживаютъ назваше низшихъ, - относятся, главнымъ образомъ.
ЕЪ самой личности и возникаютъ изъ общественнаго мнън1я, ставшаго бол*е зр'Ьлымъ подъ вл1яшемъ опыта и развиия; поэтому они не встречаются у дикихъ племенъ.
По мъръ того, какъ человъкъ подвигается въ дъл'Ь цивилизац1и, и малыя племена соединяются въ болъе крупный общины, простъйппя разумиыя побужден1я указываютъ каждому члену общества, что онъ долженъ распространить свои сощадьные инстинкты и симпатш на всъхъ члене въ данной нацш, хотя бы ему лично неизввстныхъ. Разъ этотъ пунктъ достигнуть, остается лишь искусственный барьеръ, препятствуюпцй распространешю его симпаяй на людей всвхъ наци и племенъ. Действительно.
"ели мнопе люди отделены отъ насъ большими различ1ями въ наружномъ
111
виде или в правах, то опыт, к несчастью, показывает, как много J -проходить времени, прежде чем мы начнем смотрть на иих, как на наших ближних. Что касается симпатш за пределами человйческаго рода, т. е. человечности до отношешю к низшим животным, она, повидимому, js представляет одно из самых позднейших моральных приобрвтешй.
Чувство это, очевидно, не испытывается дикарями, исключая разве привязанности в нкоторым дюбимцам. Как мало оно было свойственно древним римдянам, доказывают их отвратитедьиыя гладиаторския представлешя. Самая идея такой человечности, насколько я мог заметить, была чм-то несдыханным для гаучосов в американских пампасах. Эта добродетель, одна из благородндйших, какими только одарен ЧСДОВБВ, повидимому, "возникла как побочный результат того, что наши симпатш становятся все бодве нужными и распространяются все шире, так что, наконец, включают встх чуветвующих существ. Как только такая добродетель начинает почитаться и примняться к д4лу немногими отдвльными личностями, она распространяется путем научешя и примра, усваиваемаго мододым поколнием и может, наконед, укорениться в общественном мнтши.
Наивысшая возможная ступень моральнаго развитая достигается в том случа, когда мы признаем, что должны контролировать наши помышлешя а когда "даже в сокровеннейшей мысли не думаем о грхах, сдвлавших для нас прошедшее таким приятным" и). Все, что дздлает какойлибо дурной поступок привычным нашей мысли, обдегчает его совершеше. Марк Аврелй давно уже сказал: "Каковы твои обычныя мысли, таков будегь и твой душевный характер, потому что душу окрашивают домыслы" 2).
Наш велиюй философ, Герберт Спенсер, недавно выяснил свои взгляды на нравственное чувство. По его словам s), многочисленные опыты, г относящееся к польз, - организованные и упроченные в ряду покогвний,-произвели соотвтственвыя видоизмтнения, который, путем непрерывной передачи и накопдешя, стали у нас известными способностями нравственной интуищи - при чем опредеденныя душевныя волнешя соотввт- ствугот правильному или, иаоборот, дурному поведешю хотя бы эти дущевныя настроеиш и не имли основашя в индивидуальному опыт относительно полезности".
Мне кажется, нт ни мадйшаго основашя считать неправдопобным, чтобы скрытыя склонности могли передаваться в боле или менте сильной степени; действительно, не говоря уже о различных предрасподожеюях и привычках, передаваемых многими из наших домашних животных своему потомству, я слышад и о достоврных сдучаях, когда стремлеaie в краже или ко лжи передавалось из покол4ния в поколше в высших
112
сословиях. Так как воровство-очень редкое преступлеше среди богатых.
классов, то едва ли можно считать стремлеше к краже у двух илв трех членов одного и того же рода случайным совпадешем. Если дурныя стремдешя передаются, то, вероятно, также передаются и хороппя. Состояние тела, действуя да мозг, оказывает огромное влияше на нравственный.
склонности: это известно почти всм, кто страдал хроническим разстройством пищеварешя или болезнью печени. Тот же факт доказывается также тСм, что "извращеше или утрата нравственнаго чувства часто является одним из наиболее ранних симптомов душевнаго разстройства" и); а помешательство, как известно всвм, часто наследственно. Если не допустить закона передачи нравственных склонностей, то нельзя понять различи, которыя, по общему мншю, существуют в этом отпошеши между различными человеческими расами.
Даже неполная передача добродтельных наклонностей может в очень.
значительной степени содействовать первичному побуждение;, прямо или косвенно вытекающему из о.бщественных ИНСТИНЕТОВ. Допустив на минуту, что добродтельння наклонности наследственны, мы должны признать.
вероятным,-по крайней мвре для таких качеств, как, напримСр, цСломудрие, умеренность, человечность по отношешю к животным и т. п.,что онС первоначально запечатлелись на душевной организащи путем привычки, обучешя, примдра в течение нэскольких поколнй в одвюм и том-же семействд; лишь в самой малой степени этому могло содействовать то обстоятельство, что личности, обладавпия такими добродетелями, брали верх в борьбе за жизнь: а может быть это и вовсе не случалось. Одною из главных причин, побуждающих меня сомневаться на.
счет подобной наследственности, служить тот факт, что, допустив ее, пришлось бы признать также наследственную передачу безсмысленных обычаев, суевСрий и вкусов, в родС отвращешя индусов к "нечистой, пищС". МнС неизвестно никаких фактов, подтверждающих такую передачу суевСрных обычаев или безмысленных привычек,. хотя само посебе это не менее вероятно, чСм то, что животныя могли прюбрСсть наследственные вкусы к извСстным родам пищи или-же страх перед известными врагами.
Наконеп, сощалыше инстинкты,-без сомнСшя, приобрСтенные человСком, как и низшими животными для блага общества, - с самаго начала должны были внушить ему некоторое желаше помогать товарищам, некоторое чувство симлатш, а также побудили его обращать свое внимаше на их одобреше или неодобреше. Таше импульсы должны были служить ему в очень раннем nepioiC грубыми правилами, определяющими добро и зло. Но по мСре того, как человСк постепенно повышался в умственном отношеши и становился способным сообразить болСе отдаленныя послСдствия своих поступков; по мСре приобрСтен}я знашй, достаточных для того, чтобы отбросить нелСпые обычаи и суевСрия, - его нрав 113
ственный уровень повышался болфе и боле; параллельно с этим, он все.боде и болже принимал во внимаше не только благо, но и счастае своих ближних; обычай, , основанный на испытанных благодтельных последствиях, обучеше и примСр делали его симпатш все боле нужными и широкими: онв распространялись на людей всх племен, на слабоумных, калвк и других безполезных членов общества, наконец, на низших животных. И моралисты той школы, которую мы назвали "деривативною", наравнй с некоторыми моралистами "интуитивной" школы, допускают, что уровень нравственности повысился с древняго перюда исторш человечества и).
Мы часто видим у низших животных борьбу между различными инстинктами. Поэтому неудивительно, если происходить подобная же борьба у человека между его общественными инстинктами,-с их производными добродетелями,-и его низшими, хотя в данный момент сильнейшими, импульсами или желашями. По замдчашю Гальтона 2), это тм менве удивительно, что человк лишь в сравнительно недавнее время вышел из состояшя варварства. Уступив некоторому искушен!", мы иепытываем чувство неудовольетвия, стыда, раскаяшя или угрызения, сходнаго с ощущениями, причиняемыми другими могущественными инстинктами или желашями, если они остаются неудовлетворенными или встрвчают помху. Мы сопоставляем ослабленное впечатлеше прошлаго искушешя с ввчно наличными общественными инстинктами, или с привычками, прюбртенными в ранней юности и укрепленными в теч.еше всей нашей жизни, до того, что онС, наконец, становятся почти так же сильны, как инстинкты. Есди, все еще имя перед собою искушеше, мы не поддаемся ему, то это зависит или от того, что общественный инстинкт иди какой-либо обычай оказался в данный момент сильне искушешя или же от того, что мы узнали но опыту, что наш инстинкт впослдствш покажется иам боле сильным, когда мы сопоставим его с ослабленным впечатлшем искущешя; мы при этом мысленно .представляем себв, что нарушеше этого обычая или инстинкта причинить страдаше. Присматриваясь к будущим поколшям, нт оснований опасаться, что бы общественные инстинкты ослабели; мы можем ожидать, что добродвтельныя привычки станут бол4е могущественными и, быть может, упрочатся наследственностью. В этом случав, борьба между нашими высшими и низшими импульсами будет мене упорной, и добродетель окажется торжествующей.
Общге выводы, из двух послчьдних глав. Не может быть сомншя в том, что различие между душою наинизшаго человка и наи 114
"ысшаго животнаго огромно. Человекообразная обезьяна, если бы она могдаи безнристрастно отнестись к самой себе, должна была бы допустить, что, хотя она способна составить искусный план ограблешя сада, хотя она:!
может употреблять камни в драй или для разбивашя орехове, но мысль i* о том, чтобы выделать из камня орудие, совершенно превышаете ея ра- , зумеше. Обезьяна должна была бы допустить, что еще менее она. способна следовать за ходом метафизическаго разсуждешя или решить математическую задачу, или размышлять о Боге, или восхищаться величественным зрБлищем природы. Некоторым обезьяны, однако, вероятно, заявили бы, что оно вполне могут восхищаться и действительно восхищаются красотою и пветоме шкуры у своих супругов. Обезьяны должны были бы допустить, -I что .хотя оно могут дать понять своим товарищам, помощью крикове,о некоторых своих восприятиях и простейших нуждауь, но понятае о > выраженш опредйленных идей-опредленными знаками никогда не при-, ходило им на ум. Онв могли бы подтвердить свою готовность помогать своим подругам, из той же стаи, разными способами; рисковать за них жизнью и принимать на себя заботу о сиротах; но были бы вынуждены признаться, что безкорыстная любовь ко всем живущим существам,-этот наилучипй аттрибут человка,-совершенно вне их понимашя.
Т4м не менее, как не велико различие душевных способностей человека и высщих животных, это различие-лишь по степени, а не но роду. Мы видели, что чувства и инстинкты, различныя душевныя волненш и способности, каковы любовь, память, внимаше, любопытство, подражаше, разум и т. д., которыми так гордиться чаловек, могут быть найдены в зачаточном, а иногда даже в очень развитом состояши, у низших животных. Они способны также к некоторому наследственному улучшешго, что мы видим у домашней собаки, при сравненш ея с волком и шакалом. Если бы можно было доказать, что некоторыя высппя душевныя способности, каково образоваше общих понятй, самосознаше и т. д., исключительно свойственны человеку, что мне кажется крайне сомнительным.
то стало бы вероятным, что эти качества представляют лишь побочные результаты других высоко-развитых умственных способностей; а эти последшя, вт> свою очередь, представляют результата продолжительнаго употреблешя усовершенствованной речи. В каком возрасте младенец начинает обладать способностью к отвлечен!" или размышлять о своем существовании? На это нельзя дать ответа. Не можем мы ответить и на аналогичный вопросе, относящейся к восходящей лестнице органических существе. Полу-искусственный, полу-инстинктивный характере каждаго языка до сих пор еще отмечено печатью его постепеннаго развит. Облагораживающая вера в Бога не всеобща у людей; а вероваше в духовных деятелей естественно вытекает из других душевных способностей. Нравственное чувство, быть может, доставляете наилучппй и величайппй отличительный признак человека от низших животных; но мне ноте надобности говорить что-либо по этому вопросу, так как я еще так не 115
и .давно старался показать, что еощальные инстинкты-основной принции вравственной природы человека и),-при содвйствй умственных способностей и под влиянием привычки, естественно приводить Е золотому правилу: "Поступайте с людьми так, как вы желали бы, чтобы друце , ;люди поступали с вами", а это и есть основное правило нравственности.
В следующей глав я должеи буду сделать нисколько замйчашй г о вдроятных способах и средствах, при помощи которых постепенно развились различный умственныя и нравственныя способности человека. Нельзя отрицать, по крайней мвре, возможности такого развитая, потому что мы Ежедневно видим, что эти способности развиваются у каждаго ребенка; я сверх того, мы можем указать плый ряд постепенных! пёреходов юта душевныгь способностей тупдйшаго идиота-болве низкаго, чм животное, стоящее на низкой степени развитая-и до ума Ньютона.